Петербургские британцы.
Г. Ф. Верижникова С.-Петербург
Из истории британской коммуны в Санкт-Петербурге Артур Рэнсом (1884-1967)
Часть 2. Артур Рэнсом и Евгения Петровна Шелепина.
После 1917 года у Рэнсома появляется новый круг знакомств, вызванный журналистской деятельностью в уже новой стране, в верхах новой власти. Имено в этот период личная жизнь английского писателя переплетается с Россией. Возникает серьезное и глубокое увлечение, затем прочный союз, закончившийся счастливым браком с русской женщиной. Ее имя - Евгения Петровна Шелепина, работавшая в секретариате Троцкого. Это - вся фактическая информация о человеке, разделившем судьбу знаменитого английского писателя и художника, приводимая и Рэнсомом в его биографии (см. - Ransome 1916; Brogan 1984; Hunt-Davis 1992).
Вместе с тем, о Евгении Шелепиной, начиная с момента ее встречи в Петрограде с будущим мужем, В этом литературном кругу сообщается многое, слишком многое, чтобы возник упрек в невнимании к ее личности. "Секретарь Троцкого, русская леди замечательного характера и большого очарования (Brogan 1984: 203 - слова A.Lockhart), "Бит Герл" - потому что она на самом деле была большой девушкой" (Гам же: 155). "Каждый, кто знал ее, невольно проникался симпатией к ней... изящные, стройные ноги были предметом гордости Бит Герл. Она всегда носила дорогие туфли на высоких каблуках и никогда не одевала обычные галоши. Другие могли идти пешком по льду, но туда, куда направлялась Евгения Петровна, она обязательно ехала на автомобиле..." (Там же: 156).
Эти и многие другие мелкие психологические характеристики и эмоциональные наблюдения воссоздают живой реалистический портрет Евгении Шелепиной. Но ни слова не говорится о происхождении Шелепиной, ее родительской семье, полученном образовании. Образ будущей супруги Рэнсома вырисовывается неким удивительным растением, без корней и почвы, внезапно расцветшим в гротескно-фантастической атмосфере Смольного революционных дней. Лишь вскользь упоминается, что Евгения Шелепи-на до 1917 года работала машинисткой в Министерстве иностранных дел Российской империи (Там же: 153).
"Мало что известно о её семье и детстве; она была не из тех, кто живут в прошлом. И в старости ее английским друзьям было необычайно трудно заставить ее рассказывать о своей юности. Но по крайней мере было ясно, что ее отец был: "...превосходный царский садовник"... И может быть она унаследовала свою хорошо воспитанную страсть к садовому искусству от отца" (Там же: 153).
"...превосходный царский садовник", - эта фраза стала отправной в моих поисках корней Шелепиной-Рэнсом в русской почве. Садовник - сад - скорее всего летняя резиденция - Гатчина или Царское Село? Изучение адресных книг выявило семью Шелепиных с дочерью Евгенией Петровной в Гатчине. Шелепины жили в Гатчине в самых респектабельных и импозантных тенистых улицах, куда каждый из старинных домов выходил ухоженным и цветущим садом (Госпитальный пер., 37; пр. Императора Павла I, 67; Багговутовская, 68 - адреса Шелепиных в Гатчине (казенный дом, принадлежавший Гатчинскому Дворцовому управлению в Госпитальном переулке, также выходил фасадом в сквер; может быть, эта, замеченная впоследствии в Англии любовь к садоводству, постоянное желание близости к природе, зародились именно в уютных садах и божественных парках Гатчины?).
Координаты Шелепиных были найдены, но что это была за семья? Оброненные Евгенией Рэнсом слова - "превосходный царский садовник" - не подтверждались архивными документами Гатчинского Дворцового управления. Наконец, после архивных розысков, в достоверном историческом ракурсе обрисовался совершенно иной образ отца и семьи Евгении Рэнсом. Петр Иванович Шелепин, надворный советник, смотритель Госпитальных и Богоугодных заведений Гатчины Министерства Императорского Двора, староста Госпитальной церкви во имя св. апостола Павла - был заметной и уважаемой фигурой в жизни Гатчины. Его послужные документы отражают весь путь от "писца старшего оклада Канцелярии по Заведованию Императорским Гатчинским Дворцом (с аттестатом лейб-гвардейского Павловского полка), до перехода на "...действительную Государственную службу" (сохранился текст присяги, требуемой при этом переходе, с подписью П. Шелепина) - утверждения в должности Смотрителя Госпитального Дворцового Ведомства и старосты Госпитальной церкви. Родительская семья Евгении Шелепиной-Рэнсом обрела вполне прочные корни в Гатчинской почве. Хотя многое предстоит еще выяснить: гатчинское окружение, причины длительных отъездов Евгении Петровны в Санкт-Петербург (1913), Петроград (зима'1915-1916) и место ее службы в 1916,1917 годах. Эти жизненные вехи прослеживаются по отметкам в русском паспорте Евгении Шелепиной, хранящемся в музее Abbot Hall, Kendal, в Англии, где осенью 1995 года мне удалось работать с частью документов и личных вещей четы Рэнсомов. Почему же Евгения Шелепина-Рэнсом не любила верно рассказывать о своем прошлом, а лишь лаконично мистифицировала его? В английских источниках не упоминается о ее контактах с соотечественниками-эмигрантами Н. Берберова упоминает вскользь ее имя в связи с проводами членов английского посольства из Петрограда в Москву зимой 1918 года (Берберова 1991: 39). Вопросов, связанных с линией Шелепина-Рэнсом-Англия, возникает много; дальнейшие поиски расскажут более подробно о спутнице английского писателя и русском периоде их жизни. На данном этапе возможно утверждать лишь одно: именно атмосфера старой Гатчины, города, осененного гармонией дворцов и парков, растворенного в уютной зимней прелести садов, создала любовь Евгении Шелепиной к природе, умение найти ДУХОВНУЮ близость с жизнью растений, зверей и птиц. Думается, что эти качества незаурядной натуры Евгении Петровны были особенно близки Артуру Рэнсому - писателю,чьи книги воплотили детскую мечту о романтических морских приключениях в походах в незнакомые, таинственные уголки родной земли, чьим книгам в 20- 30 -е годы XX века суждено было прозвучать сильным и страстным призывом к поискам Добра и Любви, растворенным в природе. Несомненно. Рэнсома покоряла и образованность, широта знаний, безукоризненное литературно-стилистическое чутье (Евгения Шелепина всегда была его первым читателем и критиком). По-видимому, они развивались из природных способностей и были воспитаны в Гатчинской женской гимназии ведомственного Управления Императрицы Марии, одном из лучших учебных заведений своего времени, как и знаменитый Гатчинский Сиротский Институт, принадлежавший тому же ведомству и давший русской культуре и науке плеяду великих имен (он находился в нескольких шагах от гимназии, на проспекте Императора Павла I). Точных сведений об образовании Евгении Шелепиной-Рэнсом нет (второе десятилетие закрыт на ремонт архив, где хранятся документы истории области - ЦГИАЛО). Но сомнений не возникает: вряд ли дочь смотрителя госпиталя могла'учиться где-нибудь еще, живя в Гатчине.
Бывал ли Рэнсом в Гатчине? Его опубликованные мемуары не говорят об этом. Ряд любительских снимков, воспроизведенных на их страницах, так же как и часть фотографий этого времени, хранящихся в архиве писателя (Лидс, университет), - узнаваемо русские, провинциальные: стена старого бревенчатого дома, привычные взгляду ступеньки крыльца, редкая поросль наших северных весенних березок. Впереди - большая работа по исследованию русского периода жизни Артура Рэнсома, и может быть аспект Рэн-сом-Шелепина -Гатчина откроет неизвестные и значительные страницы биографии английского писателя.
Итак, в жизни Рэнсома уроженка Гатчины Евгения Петровна Шелепина проявляется в 1917 году. В приемной Троцкого ему, как корреспонденту ведущих английских газет, дозволено ознакомиться с последней информацией о событиях в стране и военными сводками. Секретарь Троцкого - Евгения Петровна, тактичная, внимательная, остроумная, во многом облегчает его журналистскую судьбу. Завязываются дружеские отношения, вскоре они начинают звучать в иной тональности, "однажды, даже спустя все эти сорок лет, я вспоминаю с дрожью ужаса как трамвай тронулся прежде, чем она успела встать на подножку, и ее, уже державшуюся за поручень, потащило вдоль по пути по рельсам так, что если бы рука разжалась, она неминуемо попала бы под колеса. Эти несколько ужасных секунд, когда она лежала почти под приближающимся колесом, возможно , соединили наши жизни" (Вю§ап: 28), - признается Рэнсом. Союз, еще не официальный, так как Рэнсом пока не разведен со своей первой женой, матерью маленькой Табиты, возникает позднее, когда Евгения Шелепина в составе посольства Воровского уезжает в Стокгольм, а Рэнсом-корреспондент также переправляется в Швецию (оба - с недельным разрывом во времени, в августе 1918г.). "... после долгих сердечных колебаний и рассудочных размышлений мы решили, что раз мы не можем пожениться, то будем жить вместе неофициально... Мы поселились вместе в августе 1918г. Это был наш медовый месяц" (Там же: 199,205). Речь шла о Стокгольме. Но бурные события русской истории прерывают счастливое время жизни Рэнсома и Шелепиной. Боровский с дипломатическим корпусом вынуждены покинуть Швецию уже к Рождеству 1918 года. Рэнсом не может вернуться в Россию. После длительных и тяжелых месяцев разлуки и безуспешных просьб к Евгении Петровне об отъезде из России, Рэнсом вновь появляется у Шелепиной в Москве в 1919г. Тогда совершается неизбежный выбор: "Вы не должны употреблять слово "бегство" для главы XXXV, - пишет Евгения Петровна Шелепина-Рэнсом биографу Руперту Харт Денису в 1974 году, - прежде всего потому, что он сам никогда бы не употребил его; ни он, ни я не считали наш отъезд таковым. Мы были разлучены обстоятельствами, лишены общения многие месяцы - поэтому, естественно, мы были счастливы оказаться вместе опять, а для Артура это было огромным облегчением, так как он считал, что я нахожусь в смертельной опасности"(Там же: 246).
В августе 1919 года Артур Рэнсом и Евгения Шелепина переправляются через эстонскую границу и надолго, до 1924 года, поселяются в Прибалтике - Ревеле, Риге. (Рэнсом продолжает бывать в России, как корреспондент). В 1924 году препятствия к браку устранены, так как получен развод от первой жены, и Рэнсом и Шелепина официально регистрируют свой брак в Ревеле.
С этого времени они живут в Англии, в самых живописных и тихих ее местах. Озерный край, реки и луга Восточной Англии, изредка Лондон - вот жизненное пространство Артура и Евгении Рэнсомов. Но это - необъятное пространство -огромный мир детской романтики и чудесных приключений. Книги Рэнсома наполнены прелестью этих английских земель, воспетых Вордсвортом и запечатленных великими мастерами английского пейзажа.
Кумир целого довоенного поколения английских мальчиков и девочек, воспитанных на его книгах, фильмах и пьесах, поставленным по его произведениям, Артур Рэнсом стал классиком английской детской и юношеской литературы. Сейчас, к концу XX века новый прилив популярности пришел к нему: произведения Рэнсома читают с немеркнущим интересом, со стремлением разделить любовь к первозданной прелести природы.
Жизнь и славу английского писателя разделила Евгения Петровна Шелепина, бывшая его супругой, читателем и критиком около полувека.
Артур Рэнсом умирает 3 июня 1967 года, Евгения Петровна Шелепина пережила его на 8 лет. (По удивительному и символическому совпадению оба похоронены в Русланде тихом и укромном местечке, затерянном среди холмов Озерного края. Это - сердце Англии, ничто не напоминает здесь Россию, и, может быть, лишь плавные и нежные очертания округлых холмов ассоциируются с русскими пейзажами, увиденными английским писателем на пороге новой любви и жизни.
Дмитрий Митрохин и Артур Рэнсом в издании "Old Peter's Russian Tales". London, Е. Jack, 1916 Среди блистательного дивертисмента книг, иллюстрированных и оформленных Дмитрием Исидоровичем Митрохиным (1883- 1973), особое место занимают "Old Peter's Russian Tales" ("Русские сказки Старого Петра") Артура Рэнсома, вышедшие на английском языке в Лондоне в 1916 году. В собрании Российской национальной Библиотеки имеется экземпляр этого редкого у нас издания 1916 года". Книга состоит из 334 листов текста, включающего Введение, 21 сказку. Оглавление. Графический комплекс состоит из семи цветных страничных иллюстраций, 20 черно-белых заставок, 9 черно-белых концовок.
Многое уникально в этом издании. Здесь Митрохин впервые и лишь однажды в жизни иллюстрирует 'зарубежного писателя -своего современника, работая в живом творческом контакте с ним. (К тому же писатель Рэнсом - великолепный знаток искусства книги и профессиональный художественно-литературный критик). Исключительность усугубляется тем, что английское издание подготавливается Рэнсомом и Митрохиным в России. Сам период работы над "Old Peter's Russian Tales" также значителен для английского писателя и русского художника: в историческом плане - это катарсис 1 Мировой войны, в личном - переломные творческие годы. Для Рэнсома - обращение к детской, юношеской литературе, для Митрохина - ясная, рациональная оценка созданного в книжной графике и осознанный пересмотр художественной манеры. И он прямо указывает на "Old Peter's Russian Tales" как на рубеж нового этапа: "Книгою" "Old Peter's Russian Tales" ..."заканчивается период "кнобелевской" манеры рисунка у меня. И начинается поворот к современности" (Русаков 1966: 45). И, наконец, необычным стал путь всего графического комплекса из мастерской Митрохина на Васильевском острове в издательстве Jack в Лондоне12.
Все эти обстоятельства заставляют пристально вглядеться в "Русские сказки Старого Петра" Рэнсома и Митрохина, издание, отразившее уникальность англо-русских художественных контактов своего времени. Новая глубокая творческая ориентация приходит к Рэнсому в 1913 году и связана с изучением русского фольклора. Натолкнувшись в одном из своих постоянных библиотечных занятий на сборник русских народных сказок в обработке В. Рольстона (1828- 1889), Рэнсом сумел в устаревшем переводе уловить их истинную самобытность и решает выучить русский, чтобы прочесть сказки в оригинале и пересказать их "...простым языком, которого они, казалось, заслуживали" (Ransome 1976: 157).
Закончив путеводитель, Рэнсом снова вплотную окунается в изучение русского фольклора. Зима 1915/16 года стала значительным этапом для писателя: именно тогда складываются многие художественные, артистические, литературные знакомства Рэнсома. Круг общения Рэнсома в Санкт-Петербурге во многом формирует его интерес к русской истории, культуре, искусству, что окончательно упрочивает идею издания русских сказок для английского читателя. Через Гарольда Вильямса, как выше отмечено, Рэнсом знакомится со многими выдающимися петербуржцами своего времени -историками, политиками, филологами, писателями, художниками, артистами. Письма, дневники и автобиографические заметки петербургского периода английского писателя полны упоминаниями имен, ставших классическими в культуре "серебряного века" (Великобритания, Лидс, Университет, архив Артура Рэнсома).
Три личности из круга петербургско-петроградских знакомств Рэнсома имели, по-видимому, определяющее значение для работы над "Old Peter's Russian Tales" и выборе художника для готовящегося издания. Это - Сергей Федорович Ольденбург, Алексей Михайлович Ремизов, Константин Андреевич Сомов. Ольденбург, тогда крупнейший специалист в области русского фольклора Севера Руси, постоянно организует туда этнографические экспедиции. В 1909 году выходит его исследование "Отзвук мотива из Валтасара в Олонецкой сказке", сразу привлекшее внимание тонким чутьем национальной тональности и народной метафоричностью образов. В записных книжках Рэнсома конца 1913, 1914 года (без упоминания месяца и дня) встречается на русском языке помета - "Сергей Федорович Ольденбург". и далее - беглая запись "Коробейники. Есь и ситец и парча".
Там же неоднократно упоминается и Алексей Михайлович Ремизов. В одном случае после его фамилии следует адрес -"Таврическая, 7, кв. 2" и запись:"Пермские сказки". В другом, с указанием даты -"10 января 1914": "Обедал вечером у Вильямсов. Ремизовы. Приглашают на Волхов. Кто был Садко?" Ремизов, очевидно, мог воздействовать на Рэнсома своим поразительным даром видения мира сквозь призму древнейшей национальной мифологии.
Константин Сомов стал для Рэнсома не только одной из центральных фигур художественного Петрограда, но и мастером современного направления в книжной графике, столь плодотворно развиваемого "Миром искусства". Рэнсом и Митрохин встречаются часто: "...не раз пил чай с...художником Сомовым..." (Ransome 1976: 172). Рэнсом сблизился с Сомовым через Хью Уолпола, еще одного "петербургского англичанина", писателя, бывшего другом Сомова. Именно Сомов рекомендует Рэнсому Митрохина как художника будущих "Сказок...". "Митрохина с англичанином познакомил Константин Сомов", -прямо указывает Харджиев (Харджиев 1986: 397).
Замысел Рэнсома в издании "Old Peter's Russian Tales", отражающий сплетение этих влияний, был целен и оригинален по авторской концепции. Автор не стремился к прямому переводу сказок: английский читатель не был подготовлен к восприятию народных жизненных красок русского мира и не понял бы его грбтескного преломления в сказочной тональности. Постоянные пояснения разрушили бы пленительный музыкальный ритм фольклорного повествования и зрительно утяжелили графику текста. Рэнсом творчески интерпретирует сюжеты русских сказок в символике образов романтического повествования, характерной для своей писательской манеры и во многом - типичной для современной английской литературы этого жанра.
Появляется образ Старого Петра - от его лица в неторопливом объясняющем повествовании начинается каждая сказка. Это - своего рода монументальная авторская ремарка, то поясняющая, то смягчающая напряженность красочной фактуры, чуждой английскому восприятию. Возникающие на этом фоне фрагменты, детали русского народного быта (а Рэнсом увлеченно точен и правдив в них - импульс Ольденбурга?) становятся яркими фольклорными акцентами. Рэнсом избирателен и по отношению к выбору сказок для книги. Его внимание привлекают сюжеты, возникавшие, казалось,. из первозданных мифологических глубин подсознания человека, полностью связанные с неумолимыми законами мироздания, стихийной жизнью природы - бытие и смерть, любовь и жестокость, погоня, преследование, слепая неумолимость судьбы-рока. ("Садко", "Маленькая Дочь Снега", "Мороз", "Баба Яга", и многие другие). Такой возникла в его воображении жизнь русского крестьянина, создавшего эти сказки (импульс Ремизова?).
Образом объединительного момента различных сюжетов Рэнсом делает мотив девственно-величественной русской природы, доминирующей в каждой из сказок. Русская земля и ее народ в сознании русского писателя отнюдь, не умозрительная, а прочувствованная всем сердцем и душой реальность. Катализатором "Old Peter's Russian Tales" стало неоднократное пребывание Рэнсома в Вергеже, родовом поместье Тырковых на берегу Волхова. (Для Гарольда Вильямса Вергежа также была моделью изучения России в работе над "Russia of the russians". London, 1915). Именно в Вергеже, в старинном помещичьем белоколонном доме, среди дремотно-тенистого парка, рядом с деревней, сохранившей еще древний уклад жизни, летом 1915 Рэнсом, в основном, завершает работу над "Сказками...". В предисловии он пишет: "Эта книга написана далеко, в России, для английских детей, играющих у себя на родине на тропинках, среди живых изгородей из диких роз, сплетающихся над их головами, или у маленьких певучих ручейков, спускающихся, танцуя, с серых холмов. Земля русских сказок совершенно иная. Под моими окнами волны Волхова (с ним связана одна из сказок) в сумерках мерно бьются о берег. Золотой отблеск горит на бревнах плота, плывущего по реке. За рекой в голубом свете летнего вечера бескрайняя русская равнина и далекий лес. Где-то там, в этом лесу, среди больших деревьев - в лесу столь огромном, что леса Англии - маленькие рощи по сравнению с ними, - избушка, где Старый Петр сидит вечером, рассказывая эти сказки своим внукам" (Ransom 1916: VI).
Такова сложная образная вязь "Old Peter's Russian Tales", спроецированная Рэнсомом на английскую среду. Перед Митрохиным стояли те же задачи: приняв условность литературной интерпретации, передать графикой книжных элементов
рефлексы от мельчайших фольклорных акцентов - до общего характера национального пластического тона. Почувствовать специфику и максимально приблизиться к современному искусству книги Англии, оставаясь русским художником, стоящим на позициях "Мира искусства".
Митрохин выбирает три уровня графического решения: 1) возвышенный лейтмотив суровой красоты северных русских земель; 2) мажорный, полный чувственного ощущения фактуры народной жизни, регистр, искрометными деталями-аккордами вливающийся в общее звучание, и 3) синтезирующий уровень, объединяющий образ природы с человеком и красками его бытия. Каждый из выбранных аспектов имеет свое композиционное место в конструкции книги и воплощается Митрохиным в особой графической манере.
Первый уровень лейтмотива книги раскрывается, в основном, в заставках. Они условно-фрагментарно обрисовывают пространство сказок - берег реки с лодкой, силуэт города с островерхими теремами, избушка в лесу, заснувший зимний лес. Лишь в некоторых Митрохин отступает от этого принципа. Заставка на развороте фронтисписа изображает часть интерьера уютной крестьянской избы: стол с кипящим самоваром, караваем деревенского хлеба, традиционной утварью. Помещенная над предисловием, она звучит как приглашение в русский сказочный мир, своего рода - "хлеб-соль отведайте", "добро пожаловать" в книгу. Теплота, камерность крестьянского дома здесь особенно ощутимы по сравнению с иллюстрациями левого разворота фронтисписа - эпическим образом суровой природы. Менее понятен отказ Митрохина от мотива природы в других заставках - кот ("Кот - Главный лесничий"), крестьянин со снопами ("Украденная репка") и некоторых других. Может быть, художник стремился разнообразить зрительный ряд? Хотя я почти убеждена, что это не так, и что, по-видимому, в Лондоне, а рисунки Митрохина печатались ведь там, издателей по каким-то причинам не устроили некоторые заставки, времени и возможностей на доделку не было - (шла война!) и вместо заставок была использована часть концовок. Действительно, в ряде сказок концовки необъяснимо отсутствуют.
Графика заставок - превосходное развитие книжных традиций "Мира искусства". Архитектурно-выверенные пропорции плоскости черно-белой гравюры стройно вливаются в архитектонику текстового пятна и пропоций страницы. Изысканный ритм линий и тончайшее кружево отдельных штрихов создают эти графические элементы.
Концовки представляют второй уровень решения: передают мир реалий - деталей крестьянского мира. Связанные снопы, сказочный всадник, крестьянка в поле, корзина грибов, бабочки над цветами ландыша. По изобразительному решению концовки более тяготеют к остро-экспрессивной манере современных Рэнсому английских мастеров книги. Острая характерность, почти гротескная динамичность создаются новыми для Митрохина приемами. Это - виртуозная, смелая игра черно-белых обобщенных пятен (фигуративное изображение почти сводится к силуэту), легко, почти эскизно преобразующих объем и пространство в условную плоскостную структуру. В подобном направлении в Англии работали Аннинг Белл, Артур Рэкхем, Чарльз Робинсон и некоторые другие современные Рэнсому и Митрохину книжные графики. В дальнейшем этот прием разовьется в творчестве русского художника.
Цветные страничные иллюстрации - третий "синтезирующий" уровень графической интерпретации. По замыслу художника они должны объединить мир одушевленный и неодушевленный, слить образы русской природы и русского крестьянина, человека со всеми реалиями его жизни в метафору сказки. Графика Митрохина здесь монументальна; крупные пятна черного и белого создают бездонную темноту неба или белое марево зимнего леса, вздыбленные валы моря. Но одновременно художник утонченно внимателен к деталям - оснастка судна с залатанными парусами, узор головного платка, сплетение заснеженных ветвей воссозданы тончайшими линиями и штрихами.
Персонажи сказок в интерпретации Митрохина предстают в некоем условном измерении. Точность типажа, убедительность облика соединяются с символикой сказочной гиперболы, иногда - гротеска. Графика страничных иллюстраций более сдержанна, чем в концовках, бывших как бы эмоциональной завершающей точкой каждого сказания. Здесь Митрохин создает линейную структуру, зрительно уравновешивающую равнозначную по величине изобразительного поля текстовую массу страницы - разворот листка должен был быть единым по графической напряженности: конструктивные законы создания книги как единого организма требовали этого. Цвет поддерживает условный характер решения. Гамма сдержанных, но ярких тонов немногословна. Митрохин составляет декоративную палитру: рябиново-красный, золотисто-желтый, теплый зеленый, почти прозрачный ультрамарин (образующие линии рисунка выполнены этим цветом) - это делает страничную иллюстрацию более легкой, орнаментальной.
Весь ансамбль книжных графических элементов - заставок, концовок, страничных иллюстраций создает единую образную раму, заключающую отдельные сюжеты.
Митрохин работал над "Old Peter's Russian Tales" в напряженном ритме. Об этом свидетельствуют пометы в записной книжке Рэнсома 1916 года: "2 апреля. Видел Митрохина". "25 мая. Митрохин принес 20 виньеток и 24 иллюстрации". "1 июня. Митрохин", "4 июня. Митрохин принес 30 рисунков".
В это время образовался дружеский творческий союз Рэнсома и Митрохина. Английский писатель уже думал о Митрохине как о художнике его будущих книг: заметок о Февральской революции в России и нового сборника сказок. И Митрохин начинал эту работу: им был выполнен эскиз обложки брошюры о Февральской революции и, судя по упоминаниям в записной книжке - (сюжеты, не вошедшие в, например: "Солдат и смерть") - пробные вариант ты к будущим сказкам.
I Мировая война а затем 1917 год не дали возможность осуществиться этим планам. Эскизы к обложке "Пожар Литовского замка" остался в квартире Рэнсома в Петрограде и исчез вместе с некоторыми другими вещами, о чем писатель искренне сокрушался. Весь графический комплекс "Сказок Старого Петра" был закончен Митрохиным к исходу июня 1916 года (параллельно Рэнсом завершил окончательную правку рукописи). Будущая книга должна была быть как можно скорее переправлена в Англию для издания (Е. Jack беспрестанно торопил писателя - нарушались издательские планы). Но шла война, и обычная почтовая связь между Россией и Англией была прервана. Возникла угроза отмены издания. Только благодаря исключительному отношению английского посольства в Петрограде к "Old Peter's Russian tales", считавшего важным делом эту публикацию в период, когда отношения между союзниками в I Мировой войне - Россией и Англией - достигают высокой дружественной точки, удается переправить окончательный текст Рэнсома и работы Митрохина в Лондон. "В июне посол разрешил мне послать все рисунки Митрохина и мою окончательную правку "Старого Петра" домой надежной дипломатической почтой" (Ransome 1976: 193).
Так сделалось возможным появление на свет этого удивительного издания, ставшего одновременно и памятником искусства книги своего времени, и отражением уникального эпизода русско-английских художественных контактов, и фрагментом творческой дружбы двух выдающихся личностей искусства Англии и России. 1917 год надолго разделил судьбы Рэнсома и Митрохина. Рэнсом продолжал бывать в России как журналист. С Россией его связывали и личные узы - союз с Евгенией Шелепиной.
Жизнь и творчество Митрохина хорошо известны Он не повидал Россию после 1917 года. Но нигде не встречается упомннаний оего встречах с Рэнсомом или переписки. Очевидно, сложно-сти руской исторической действительности неминуемо прервали дружеские контакты Митрохина и Рэнсома.
Лишь в 1962 году возобновляется (к сожалению, ненадолго) письменный контакт между ними. Так в исторической ретроспективе возникает образ издания 0ld Pеter's Russan Tales", удивительного факта истории современной книги.
Примечания
1 Основной материал по истории "Английского собрания" см.: Собрание... 1870.
2 Исключение составляют: Рэнсом 1912; Ransome I918; Рэнсом 1980. 3Общество разыскало меня по публикации.
4 Часть писем опубликована: Ransome 1976. В 1997 году последовала публикация основного корпуса писем Артура Рэнсома (Ransome 1997). Однако в это издание не вошли материалы записных книжек и дневников. "Русская" часть этого рукописного наследия Рэнсома а также некоторые рисунки писателя, связанные с русскими впечатлениями, на полях его писем, публикуются в данной статье впервые.
5 "Я помню, как стоял на палубе, пока пароход скользил по спокойному морю, и свой первый взгляд на форты Кронштадта и на сверкающие купола и шпили Санкт-Петербурга, подымающегося из воды, в то время как лесистые берега залива приближались друг к л ругу, и мы подошли к устью Невы", - вспоминает писатель (Ransome 1976: 157).
6 Местонахождение данного участка Джеллибрандтов мне удалось разыскать по плану Гсриок 1911 года, хранящемуся в РНБ (отдел картографии). Сейчас среди заросшего елками сала можно увидеть старинную аллею, некогда ведшую к домам (3) Джеллибрандтов. 7 Издание не было осуществлено.
8 В автобиографии Рэнсом называет эту гостиницу "Сибирская" (Ransome 1976: 172).
9 Гостиница и меблированные комнаты "Отель Континенталь", Бассейная, 28. Напротив - Ильюшенсксе подворье. Ныне не существует.
10 Рэнсом пишет книгу о Февральской революции, Митрохин иллюстрирует ее. Но книге не суждено было выйти, слеп иллюстраций утрачен. Лишь эскиз Митрохина для обложки издания - " Пожар Литовского замка" м:: лось разыскать в коллекции ныне покойного Ю. А. Русакова.
11 Насколько мне известно, эта книга Рэнсома отсутствует в крупнейших отечественных библиотеках. Очевидно, 1 Мировая война а затем события 1917 года препятствовали появлению "Old Peter's Russian Tales", как книжной новинки в России, что обычно происходило через английские книжные магазины в Петрограде и Москве.
12 Судьба митрохинских рисунков для "Old Peter's Russian Tales" (I.., Jack, 1916) неизвестна. "... от Jack из Лондона получил извещение, что мои оригиналы к сказкам Ransome'a ("Old Peter's Russian Tales") хранятся у него до сих пор и ждут моих распоряжений на их счет...", - писал Митрохин известному искусствоведу П. П. Эттингеру в 1923 году (Митрохин 1986: 138. Возможно, работы еще до сих пор в Англии. Это - будущий аспект исследования наследия Митрохина и Рэнсома).
Библиография
Берберова 1991 - Берберова Н. Железная женщина. М., 1991.
Беспятых, Сухачев 1989 - Беспятых Ю. И., Сухачев И. Л. Петербургский быт в России XVIII в. // Петербург и губерния: Историко-этнографические исследования. Л., 1989. С. 53-68. RUSSIAN STUDIES
Верижникова 1987 - Верижникова Т. Ф. Артур Рэнсом - писатель и художник // Искусство. 1987. № 6. С. 50-54.
Воспоминания 1967-Ленин всегда с нами: Воспоминания советских и зарубежных писателей. М., 1967.
Воспоминания 1969 - Воспоминания о В. И. Ленине: В 5 г. М. 1969. Т. 5. Джастис 1988 - Джастнс Э. Три гола в России // Йена. 1988. №5. С. 198-207.
Казалетт 1893 - Казалетт Э. Письмо А. Н. Пыпину // Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (РЫБ). Ф. 621. Ед. хр. 365.
Митрохин 1966 - Митрохин Д. Письмо Ю. А. Русакову от 6 августа 1962 г. // Русаков IO. Дмитрий Исидорович Митрохин. Л., 1966.
Митрохин 1986- Митрохин Д. И. Письмо П. П. Эттингеру от 24 июня 1923 г. из Петрограда // Книга о Митрохине: Статьи. Письма. Воспоминания. Л.. 1986.
Набоков 1990 - Набоков В. Другие берега // Набоков В. Собр. соч.: В 4 т. М.. 1990. Т. 4. С. 133-302.
Рэнсом 1912 - Рэнсом А. Серебряные змейки // Русская мысль. 1912. № 6. Рэнсом 1980 - Рэнсом A. Swallows and Amazons. Л., 1980 (Адаптированная книга для чтения на англ, яз.)
Рэнсом 1986- Рэнсом А. Письмо Д. Митрохину // Книга о Митрохине: Статьи. Письма. Воспоминания. Л., 1986.
Собрание... 1870 - Столетие Санкт-петербургского собрания. СПб.. 1870. Тыркова-Вильяме 1990 - Тыркова-Вильяме А. На путях к сиоб< ie. London, 1990.
Харджиев 1986 - Харджиев Н. Митрохин в обратной перспективе// Книга о Митрохине: Статьи. Письма. Воспоминания. Л.. 1986. С. 389-400.
Юхнева 1989 - Юхнева Н. В. Петербург - многонациональная столица // Старый Петербург. Л., 1989.
Brogan 1984- Brogan H. The Life of Arthur Ransome. London, 1984. Catalogue 1821 - Cataloque of the Books belonging to the British Factory. SPb., 1821.
Cataloque 1832 - Cataloque of the Books bclongine to the English Factory. SPb.; London, 1832.
Justus 1739-Justise E. Fhrce Jears in Russia. London. 1739. Hum-Davis 1992 - Hunt-Devis R. Approoching Arthur Ransome. London, 1992.
Ransome 1916- Ransome A. Old Peter's Russian Tales. London. 1916. Ransome 1918 - Ransome A. The Soviet govement of Russia. M., 1918 Ransome 1976 - Autobiography of Arthur Ransome / Ed. by R. Hart-Davis. London. 1976.
Ransome 1997 - Signalling from Mars: The Letters of Arthur Ransome / Selec. a intr. by H. Brogan. London. 1997.
|